– Они являются мне во сне, – тихо заговорил я. – Марк и Элис. Я вижу, как они бултыхаются в воде. Как их затягивает трясина. Как они зовут на помощь. И просыпаюсь обычно от собственного крика. – Мой голос оборвался. – В некотором смысле я любил их обоих.

Брат Гай посмотрел на меня долгим взглядом, после чего достал из-под сутаны свернутый и сильно помятый лист бумаги и протянул его мне со словами:

– Я долго думал, показывать вам или нет. Боялся, что это может вас больно ранить.

– Что это?

– Письмо. Оно появилось у меня на столе месяц назад. Когда я вернулся в свой аптекарский кабинет, оно уже там лежало. Полагаю, что какой-то контрабандист подкупил кого-нибудь из людей Копингера, что бы тот доставил данную бумагу мне. Это от нее, хотя написано его рукой.

Развернув, я начал читать письмо, написанное аккуратным крупным почерком Марка Поэра.

Я свернул письмо и тупо уставился на реку.

– В нем ни слова обо мне.

– Это письмо она писала мне. Они, очевидно, не знали, что я когда-нибудь вас увижу.

– Значит, они живы и здоровы, чтоб им неладно было. По крайней мере, теперь меня хоть не будут мучить кошмары. Могу я сообщить об этом отцу Марка? Он вне себя от скорби по сыну. Просто намекну на то, что Марк жив.

– Конечно.

– Она совершенно права. В этом мире нет ни одного надежного укрытия. Нет ничего определенного. Подчас я думаю о брате Эдвиге, о его безумии. Как он мог дойти до того, что решил купить у Бога прощение своих убийств за две сумки краденого золота? Возможно, мы все слегка сумасшедшие. Библия говорит, что Бог создал человека по своему образу, но я думаю, что мы создаем и переделываем его в соответствии с представлениями, которые удовлетворяют наши постоянно меняющиеся нужды. Интересно, знает ли Он об этом? И хочет ли об этом знать? Все исчезает, брат Гай, все проходит.

Мы стояли молча, наблюдая за плавающими на реке чайками, а позади нас слышался приглушенный стук ломающегося свинца.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Уничтожение английских монастырей в 1536—1540 годах происходило под руководством главного правителя Англии Томаса Кромвеля. После проведения ревизии монастырей, в ходе которой был собран обширный материал в пользу их разрушения, в 1536 году Кромвель представил парламентский закон о роспуске небольших монастырей. Однако когда его агенты начали проводить закон в действие, на севере Англии вспыхнул мощный вооруженный бунт, так называемое Паломничество Милосердия. Генрих Восьмой вместе с Кромвелем подавили восстание, призвав обманным путем его вождей на переговоры и подготовив за это время армию для уничтожения повстанцев.

Штурм более крупных монастырей был предпринят год спустя и производился подобно тому, как описано в данном романе. Причем в первую очередь давление со стороны властей было направлено на наиболее уязвимые христианские дома. В качестве орудия устрашения использовали монастырь в Льюисе, сдавшийся в ноябре 1537 года – факт, который для дальнейшего хода реформ имел решающее значение. В последующие годы один за другим были переданы в руки короля остальные христианские дома, и к 1540 году все они были ликвидированы. Монастырские здания подвергались разрушению, но предварительно с их крыш чиновники Палаты перераспределения монастырского имущества снимали свинец. Монахи получали денежное содержание, а особо строптивые из них встречали со стороны властей довольно жестокое обращение. Уполномоченные Кромвелем чиновники, как правило, обращались с обитателями монастырей достаточно грубо, поэтому служители церкви испытывали перед ними гораздо больший страх, чем монахи Скарнси перед Шардлейком. Однако Скарнси не был заурядным монастырем, а Шардлейк – типичным представителем ведомства Кромвеля.

Бытует общепринятое мнение, что обвинение в прелюбодеянии королевы Анны Болейн было сфабриковано Кромвелем для Генриха Восьмого, которому она наскучила. Марк Смитон был одним из тех, кому Кромвель отвел роль ее подставных любовников. Он был единственным из них, кто признал свою вину. Его отец был плотником. То, что некогда он был оружейных дел мастером, я придумал сам.

Отношение историков к английской Реформации по-прежнему остается противоречивым. Прежде они сходились во мнении, что Католическая церковь пришла к такому упадку, что определенного рода радикальные реформы были не только насущны, но и неизбежны. Однако в последнее время этот взгляд был подвергнут сомнению со стороны таких писателей, как Хейг и Даффи [12] , которые в своих трудах нарисовали картину преуспевающей и весьма популярной среди народа Церкви. На мой взгляд, Даффи чересчур романтизирует средневековую католическую жизнь. Примечательно то, что эти ученые почти не касаются вопроса уничтожения монастырей. Последнее большое исследование этой темы было сделано Дэвидом Ноулзом [13] . В этой исключительной работе профессор Ноулз, который сам являлся католическим священником, утверждает, что легкая жизнь, преобладавшая в большинстве крупных монастырей, была сущей дискредитацией веры. Порицая насильственное уничтожение монастырей, профессор Ноулз тем не менее считает, что они настолько отдалились от своих основополагающих идеалов, что не заслуживали продолжения своего существования в данной форме.

Никто достоверно не знает, как англичане в целом относились к Реформации. Так, если весь Лондон и частично юго-восток страны захватило мощное протестантское движение, то на севере и на западе по-прежнему оставался в силе католицизм. Однако находившаяся между ними большая часть населения по-прежнему оставалась terra incognita. Лично я считаю, что основная масса простых людей, скорее всего, воспринимала спускавшиеся сверху прогрессивные перемены подобно тому, как видели их Марк и Элис. Они считали, что насаждаемые сверху правящим классом реформы, имевшие своей целью навязывать народу свой образ мысли и действий, ничем не отличались от прежних. Что же касается перемен, то ими Англия воистину не была обделена. Сначала умами людей завладел прогрессивный протестантизм, потом при Марии Тюдор произошел возврат к католицизму, а во времена Елизаветы Первой вновь вернулся протестантизм. Неудивительно, что люди стали относиться к подобным вещам цинично. С одной стороны, они хранили молчание, а с другой – никто не интересовался тем, что они думали. Кроме того, Елизавета, по всей вероятности, не желала пробивать окна в человеческие души посредством огня и топора, как это делали ее предшественники.